Член генсовета, председатель комитета «Деловой России» по химической промышленности, биотехнологиям и новым материалам, совладелец группы «Титан» Михаил Сутягинский рассказывает, какие нефтехимические производства удалось открыть в кризис и объясняет, почему не может строить большие заводы, как раньше

Омский предприниматель Михаил Сутягинский с нуля создал группу «Титан», которая сумела войти в список Forbes «200 крупнейших частных компаний России». На долю нефтехимических предприятий «Титана» в прошлом году приходилось более трети отечественного каучука, пятая часть полипропилена и четверть МТБЭ (метил-трет-бутиловый эфир), высокооктановой добавки для премиальных марок бензинов. До запуска проекта МТБЭ на «Омском каучуке» в 1995 г. в России был только импортный продукт, теперь отечественные производители его экспортируют. Полипропиленовый завод «Полиом» принадлежит сейчас трем компаниям – кроме «Титана» акционерами впоследствии стали «Сибур» и «Газпром нефть», но построила и запустила предприятие команда Сутягинского. Группа построила и начала эксплуатировать в Казахстане кремниевый завод Silicium Kazakhstan и комплекс биопереработки Biohim.

В списке Forbes «Титан» удержался только один год – в 2014 г. бизнес Сутягинского столкнулся с серьезными испытаниями. Оба завода под Карагандой были по договору цессии переданы государственным фондам: по версии кредитора – Банка развития Казахстана, «Титан» нарушил обязательства по займам, из-за чего банк потребовал досрочного погашения. Компания потеряла 23 млн евро и до сих пор судится с бывшими партнерами, рассчитывая вернуть деньги. В 2014 г. пожар на «Омском каучуке» вывел из строя производство фенола, с которым компания связывала большие надежды. Но главная трудность – кризис и падение рубля, затормозившие и развитие действующих предприятий, и возможность начать новые проекты.

Два с лишним года назад во время Петербургского экономического форума Сутягинский выступил с предложениями на совещании с участием Владимира Путина, министров и руководителей ведомств экономического и финансового блоков. Президент поручил Минэкономразвития и Минфину «рассмотреть». Делоросс воспринял это как сигнал к действию, но рассмотрения не дождался и в этом году направил свою программу в Госдуму, где она, по его словам, сейчас проходит экспертизу профильных комитетов.

Предложения не новы: в сухом остатке это освобождение новых производств от налогов до выхода на окупаемость, снижение ставки ЦБ, чтобы предоставить бизнесу дешевые кредиты, и выпуск проектных облигаций. Но в интервью «Ведомостям» Сутягинский с цифрами в руках показывает, что теряет государство хотя бы в случае с его компанией, которая вынуждена тратить по 10 лет на проект и лишена пока возможности строить новые заводы.

– Группа «Титан» три года борется с последствиями кризиса и в предыдущие два финансовые показатели падали. Что получается в этом году, какой прогноз?

– Прогноз такой, что впервые за эти годы у нас будет рост выручки: предполагаем, что получим 21,5 млрд руб., на треть с лишним больше, чем в прошлом году. В прошлом году было минус 12% к предыдущему, 2015-му, который проходил на пике падения нефти и, соответственно, рубля. В 2016 г. рубль отыграл какие-то позиции, но в целом для продуктов в том сегменте, в котором мы работаем, валютный курс сыграл отрицательную роль. Мы хоть и вышли по группе с положительной EBITDA, но тот факт, что мы упали примерно в 5 раз в налоге на прибыль, нашло отражение в финансовых ковенантах, в результате стало труднее привлекать финансирование на развитие.

У нас, правда, были и объективные обстоятельства: плановый капитальный ремонт на производстве высокооктановых добавок и сжиженных газов на реакторном блоке – как раз в достаточно рентабельном у нас сегменте МТБЭ-продуктов.

– Почему упавшая цена на нефть так сказалась на вас? Возьмите «Нижнекамскнефтехим», лидера в нефтехимии и переработке, – картина обратная. Продукция та же, что у вас, но выручка в эти годы росла.

– В Нижнекамске линейка продукции более диверсифицированная. Наш завод «Полиом» работает стабильно, приносит прибыль, но производит только полипропилен, а у них полистирол, полиэтилен, они расширили мощности этилена, увеличили производство альфа-олефинов. Нам за счет одного только полипропилена не удалось покрыть другие потери.

– Какие?

– МТБЭ – октаноповышающая присадка в бензины, их цены связаны, а экспортные цены бензинов снизились. Дальше: МТБЭ – товар биржевой, т. е. привязан к доллару. Цены Platts и так достаточно низкие, вычтите еще железнодорожный тариф и пошлину в 6,5% на поставки в Европу, которая действует уже давно, но с падением курса рубля стала очень чувствительной. Всё – мы сразу стали менее привлекательными на международных рынках. И выручку сразу потеряли в долларовом эквиваленте. Продукт упал в цене в 3 раза, а курс доллара поднялся в 2 раза. Кроме того, на внутреннем рынке снизилось потребление высокооктановых бензинов, а крупные нефтяные компании, такие как «Роснефть», стали у себя создавать собственное производство МТБЭ.

– Вам это чем-то грозит? Вы же летом прошли для них независимую экспертизу по МТБЭ как поставщик.

– Пока все нормально. Мы давно работаем с «Роснефтью», еще с тех пор, когда она была ЮКОСом. Сейчас мы прошли независимый аудит и, таким образом, получили статус гарантированного поставщика. Аудит прошел без замечаний, мы сертифицированы по всем параметрам, по всем мировым стандартам.

Глубокая переработка

– В вашей стратегии развития большой фокус на увеличении глубины переработки – что это значит для вас?

– Мы работаем на производных от нефти, но глубины переработки на уровне второго-третьего передела для финансовой стойкости компании недостаточно. Если бы мы были в пятом-шестом переделе, то сохранили бы стабильность и даже увеличили доходность. То есть ситуация могла быть другой, если бы у нас была сегодня переработка фенола и ацетона. Мы закончим восстановление этого производства [на «Омском каучуке» после аварии 2014 г.], после реконструкции спектр выпускаемой продукции расширится.

– Кто потребители?

– Синтетический фенол применяется в производстве синтетических волокон, нейлона, капрона, смол. Еще он идет в качестве присадок к маслам, входит в состав красителей. В медицине используется. Потребители самые разнообразные.

– Вы собирались к концу этого года запустить обновленное производство – получится?

– К сожалению, только в середине октября прибыло последнее колонное оборудование – пять колонн. Пусконаладка начнется не раньше I квартала 2018 г., а запуск планируем на II квартал.

– Во сколько проект обойдется в итоге?

– У нас предусмотрено в рамках этого проекта продолжение, новое производство изопропилового спирта – изопропанола, уже создано ООО «Омский изопропанол». Все вместе – 7,5 млрд руб.

– Эксперты говорят, что к концу 2016 г. загрузка мощностей по выпуску полипропилена дошла до 97%, но и рынок насытился – в том числе за счет вашего «Полиома», расти практически некуда. Поэтому ставка теперь на высокомаржинальные продукты, на сополимеры. У вас какие виды на их производство?

– Мы в этом месяце запускаем газовый реактор для выпуска полипропилена, который в будущем планируем перевести на выпуск сополимеров полипропилена. На производство сополимеров планируем выйти в ближайшие полтора-два года.

– Эти ваши новые проекты – это какой уровень передела?

– Если считать от нефти – пятый, шестой передел. То есть готовая продукция.

– У вас примерно треть отечественного производства каучука – что с ним сейчас происходит на рынке?

– Отечественное потребление каучука сократилось. И это проблема, «Титану» она несет убыток.

– Вы запустили, как планировали, в октябре производство смазочных материалов и компонентов в Новочеркасске?

– Да, в октябре запустили. Сейчас, в декабре, выходим на проектную мощность.

Омские кластеры

– Как ваши перспективы связаны с кластерами? Вы сейчас усиленно занимаетесь их продвижением.

– Кластерами мы занялись давно: «Титан» презентовал еще в 2008–2010 гг. четыре [проекта] кластера в Омской области. Рядом с Омским НПЗ сложился большой куст нефтехимии, который позволяет связать между собой четыре кластера: лесопромышленный, агропромышленный, нефтехимический – и мы еще тогда предлагали кремниевый. Правительство все-таки нас услышало: есть постановление о развитии кластеров («О промышленных кластерах и специализированных организациях промышленных кластеров» от 31 июля 2015 г. – «Ведомости»).

Мы уже смогли утвердить статус нефтехимического и агропромышленного кластеров [зарегистрировали их].

– Необходимые по постановлению предприятия кластера, выпускающие конечную продукцию, – в нефтехимическом кластере и агрокластере это сейчас предприятия «Титана»? Какие?

– У нас в кластере «Полиом», «Омский каучук», «Титан-агро», сама группа компаний «Титан» и новый «Омский изопропанол», который только что подал заявку на регистрацию в качестве резидента.

Санкции побудили правительство глубже взглянуть на проблемы в промышленном секторе. Хорошо, что поддержали агросектор, который в результате вышел на первые позиции как лидер роста. Все, что связано с остальными нашими направлениями, – здесь по крайней мере предоставлена возможность начать развивать их: через кластеры, технопарки, индустриальные парки. И мы, понимая, что пока другой господдержки нет, двигаемся в эту сторону, потому что занятые в Омском регионе предприятия укладываются как раз в объемы кластерной политики.

– Какие-то совместные проекты участников уже реализуются в этих кластерах или пока идет, назовем это так, организация кооперации, переговоры?

– Пока организация кооперации, как вы сказали.

– Малый и средний бизнес присутствует в кластерах, вместе с вами получается полноценный состав резидентов?

– В кластерах он, безусловно, присутствует, и присутствие будет увеличиваться, потому что востребованность возрастет кратно. Вот когда мы запустили производство полипропилена – стали потребителями паллет для поддонов. А еще пленка, упаковка – это примерно на 400 млн руб. разной продукции стали закупать в «Полиоме». В ряде технологических цепочек используются восстановители, ингибиторы, окислители. Все они сегодня используются не в тысячах тонн, а в сотнях килограммов. И эти сотни килограммов покупаются за рубежом по высокой цене. А пусть бы это производило небольшое предприятие; может быть, лучше семейное предприятие, чтобы бизнес переходил от поколения к поколению. Мы этого не делаем, потому что невозможно самим сделать все. И мы не малотоннажное предприятие.

– А почему вы до сих пор не нашли таких ребят, которые производили бы эти ингредиенты здесь?

– Потому что рентабельными они могут быть, обеспечивая не только нас, но и еще два-три предприятия в радиусе 500–700 км, для этого нужны новые проекты. Поэтому в нефтехимическом кластере сейчас обозначили более 40 перспективных проектов-направлений. И говорим, что мы, если государство это поддержит налоговыми преференциями, готовы сделать для них инфраструктуру – им не надо заниматься газоспасательной и пожарной службами, проектированием или большой энергетикой: специалисты у нас есть, и они окажут услуги по аутсорсингу.

– На эти 40 проектов много претендентов?

– После выездного совещания, которое мы проводили в этом году в Омске с «Деловой Россией», сегодня уже есть много предложений. При наличии всех продекларированных нами условий по налогам есть уже те, кто готов заходить на эти производства. Мы нашли интересанта, который как трейдер импортирует необходимые для нашего производства составляющие: восстановители, ингибиторы, окислители и др. Так вот он готов перепрофилироваться и вложиться в производство здесь, а не возить из Италии, Китая, Индии. И мы можем друг другу помочь, а снизив себестоимость нашей продукции, мы станем более конкурентоспособными.

– Когда в кластере может появиться такое производство?

– Те, кто с нами работает, знают точно, что мы запустим производство фенола/ацетона во II квартале 2018 г., а к концу года у нас будет еще изопропиловый спирт. И у нас есть готовые пять производств, которые на основе изопропилового спирта уже могут сегодня заняться созданием целой линейки новых продуктов. Сейчас мы определенные средства планируем получить у государства [из федерального бюджета] на инфраструктуру, но мы предлагаем и властям Омской области часть дополнительных средств, полученных за счет ввода новых производств, направить на создание этой инфраструктуры [за счет налоговых льгот].

Но если смотреть глобально, то, на мой взгляд, создавая все ТОРы [территории опережающего развития], технопарки, свободные экономические зоны, мы не придаем динамики ВВП страны. Это не дает возможности для рывка, особенно учитывая санкции и изоляцию. Если не хотим остаться в аутсайдерах, необходимо поменять подходы к экономическому развитию страны. Да, помощь бизнесу оказывается значительная. Но это полумеры. [Премьер] Дмитрий Медведев предлагал на 5% снизить налог на прибыль. Но я считаю, что нам уже этого недостаточно и нужен другой уровень поддержки. Если [председатель Центра стратегических разработок Алексей] Кудрин говорит, что нам в ближайшие шесть лет надо увеличить или оборот, или производительность в 2 раза, но не говорит, как он собирается это сделать, то мы знаем, видим и понимаем как.

Что нужно бизнесу от государства

– Ваши предложения: какой должна быть господдержка?

– Освободить бизнес от всех налогов на новые производства и на модернизацию до момента окупаемости. Сегодня строить, создавать новые производства мало кто хочет – чтобы был интерес, необходим новый механизм.

Тех, кто это делает, можно на 100% освободить от налогов на добавленную стоимость, на имущество, на прибыль и на землю. Оставить уменьшенный до 7,5% единый социальный налог, чтобы поддерживать социальную часть [бюджета]. И сюда же: создавая новые рабочие места, мы будем увеличивать НДФЛ к уплате. А все остальное, что заработаем, направлять на погашение займов, потраченных на создание новых предприятий.

Я много лет занимаюсь абсолютно реальным бизнесом. И когда я анализирую возможности развития своих производственных площадок в Омской области, я понимаю, что такая мера сможет значительно повысить инвестиционную привлекательность объектов. Очень важно, что при этом мы не залезаем в бюджет.

– А отдачу в бюджет посчитали – когда и сколько вернется в казну в виде налогов?

– Можно рассмотреть на нашем примере: что мы могли сделать за прошедшие 10 лет и что мы получили.

В 2006 г. у нас возникла идея построить завод полипропилена, в 2008 г. начали проект, а в 2012 г. запустили завод, собрав сразу после этого все, какие возможно, «ордена и медали»: попали в кризис, попали на рост доллара, попали под 10%-ную ставку по валютным кредитам и вдвое увеличили для предприятия долг в рублевом эквиваленте. Смотрите: бюджет вложил в завод «Полиом» ноль денег. Мы до 2017 г. заплатили в бюджеты разных уровней 4,6 млрд руб. Если бы бюджет вложил в инфраструктуру хотя бы 1–2 млрд руб., он бы уже получил в 2 раза больше.

– Это «если бы» давайте за кадром оставим – вы же обещаете не залезать в бюджет…

– …но мы на конец 2016 г. заплатили 7,5 млрд руб. процентов по банковским кредитам. Весь проект стоит 11,4 млрд руб. А нам еще долго рассчитываться, выплачивая 11 млрд руб. долга. Имущество отдано в залог под обеспечение кредита плюс возникают обязательства и по новому имуществу – т. е. ты два залога оформляешь банку.

Мы закладываем проценты в затраты и, таким образом, меньше денег платим в бюджет. Если бы мы окупаемости достигли, например, на три года раньше и к 2016 г. погасили кредит, то проценты, которые мы по сегодняшний день платим, шли бы в бюджет налогами. Посмотрите на этот шаг – 10 лет на проект: мы не успеваем выйти с новыми продуктами, Запад нас опережает. А все обращения о том, чтобы снизить процентную ставку, не привели к успеху.

– В минпромторговском Фонде развития и поддержки промышленности можно же кредитоваться под 5–6%?

– Мы туда обратились за кредитом на проект «Омского каучука»: 7,5 млрд руб. инвестиций – это достаточно серьезный проект по капексу, но мы из фонда получаем всего 350 млн руб. под 5%, все остальное по тем же ставкам, что и раньше.

И да, для среднего и малого бизнеса это великолепная форма поддержки. Но это можно сегодня использовать на производствах с рентабельностью 30–40%, а ведь не весь бизнес такой. Чтобы малый и средний бизнес с таким уровнем рентабельности существовал, должны быть и более крупные предприятия. Это необходимое условие. Поэтому, когда ты должен построить предприятие, взять себе на грудь текущие проценты, основной долг, выйти в рынок с новым продуктом, выйти на экспорт, где тебя никто не ждет, и у тебя нет возможности даже немного снизить цену… А тут еще рынок очень волатильный.

Поэтому мы пришли к кластеру. Мы планируем, что инфраструктура, которую нужно везде менять, по деньгам потянет столько же, сколько сам инвестиционный проект. То есть все свои инвестиции ты умножаешь на два. Невозможно бизнесу это поднять.

– По какой же ставке вы хотите кредитоваться?

– Реальная ставка по кредитам сегодня, приемлемая, – 3%. Здесь нет ущерба ни для Центробанка, ни для государства. Но бизнес станет более рентабельным, чтобы можно было браться за инвестиционные проекты.

– Чисто технически 3% должны появиться через снижение ставки ЦБ? Давайте посмотрим на связку: интересы бизнеса и интересы банков. Что у вас получается?

– ЦБ должен снизить ставку рефинансирования и ключевую ставку до такого уровня, чтобы оставить минимальную маржу для банков и возможность финансировать наши проекты. Если мы говорим, что сегодня инфляции практически нет, то зачем такая ставка рефинансирования? В Европе сегодня ключевая ставка 0 или 0,25 – государство стимулирует производство, чтобы деньги не лежали на счетах, а работали. Если сегодня ЦБ считает, что у нас инфляция выше, то пусть делает ключевую ставку 1,5–2,5%. Маржа банков будет тогда 1–2%, ну 4% – но не 12% же! Нам же выдают кредиты под 12%. Вот если бы инфляция была 18%, а кредиты под 12% – тогда логично.

– Но выходит, что вы собираетесь все пряники собрать – и от кластеров тоже. Господдержка-то в них предусмотрена, например довольно затратная позиция – оплата процентов по кредитам на строительство или реконструкцию производственных зданий и на закупку оборудования. Ассоциация кластеров и технопарков дает такой расклад: сейчас только половина финансирования приходится на собственные средства участников и привлеченные средства, остальное дает бюджет.

– Слишком шоколадные цифры! Я был бы счастлив, если бы знал, что на том же «Омском каучуке» мне из 7,5 млрд вернется 3,7 млрд. Но пока я могу рассчитывать только на 15%, это миллиард рублей. И то его надо разбить на три года. На бумаге действительно те пропорции, о которых вы говорите, недавно появились, но на практике мы их пока не почувствовали.

Я бы даже сказал, что наши предложения надо воспринимать не как просьбу о льготах, потому что освобождение от налогов – это в большей степени компенсация затрат. В отличие от особых экономических зон мы не просим у государства денег – бизнес берет это на свой риск: получая займы, сам создает инфраструктуру, использует все возможные резервы. Например, сегодня можно запускать облигации проектного финансирования, которые на момент создания предприятия ты можешь заложить в банк, получить деньги. Построил предприятие, оформил в залог именно это производство. Говорят, что у нас нет длинных денег. Ну, надо просто разделить это на две части. Сбербанк может выдать кредит на срок до семи лет. Но этого времени недостаточно, чтобы окупить проект. И наше предложение – на первом этапе принять проектные облигации.

– А кто, вы полагаете, будет инвестировать, покупать проектные облигации?

– Банки, инвестиционные фонды, фонд прямых инвестиций, Российский экспортный центр, Внешэкономбанк.

– Почему вы думаете, что они станут покупать? Какие гарантии, что это будут надежные вложения?

– Конечно, нужно установить критерии для привлечения инвестиционных средств. Надо понимать, что, прежде чем приступить к производству, мы проходим множество оценочных стадий, проходим государственную экспертизу. Мы заключаем контракты, которые имеют стоимость. То есть вся наша будущая производственная деятельность подсчитана, оценена и одобрена. Это гарантия надежности проекта. Поэтому такие облигации становятся не какой-то абстракцией, а еще одним залоговым инструментом. А залоговые инструменты – это именно то, с чем привыкли работать кредитные организации.

И если мы сегодня пойдем по этой системе, то мы внутреннюю норму рентабельности сможем поднять (с учетом того, что у нас санкции, с учетом того, что у нас импорт) до 25%. Этого предостаточно, чтобы гарантировать банку поток денежных средств в погашение кредитов. И следующий необходимый шаг – сделать формулу цены для внутреннего рынка.

Сегодня нефтянка еще держится, но нужно развивать внутри все направления, потому что с учетом того, что мы все больше импортируем, мы будем погружаться в эту экономическую зависимость.

Сегодня наступает время «Ч». Мы должны сконцентрироваться для развития собственного рынка, чтобы укрепить свои позиции, и времени для этого очень мало. Необходимо принять правила и меры, которые позволили бы нам увеличить ВВП своей страны, увеличить долю собственной продукции. Наше преимущество – у нас есть сырье. Но странно, что многое, что связано с пятым-шестым переделом, мы импортируем. А это как раз основная потеря средств.

Каким окажется будущее

– Но все-таки ваш нефтехимический кластер и вообще стратегия «Титана» в этой отрасли экспортоориентированные?

– Первая и основная задача – это продовольственная и промышленная безопасность. А вторая – да, экспорт. У нас в кластере есть даже кремний для развития кремнийорганики. Его продукция просчитывается стопроцентно на экспорт, чтобы дать возможность развивать собственный рынок и обеспечить хорошее качество. Мы завозим продукцию гораздо хуже качеством [чем можем сами производить]. Если мы начинаем строить это предприятие, то параллельно можно и нужно строить перерабатывающее производство. Но я боюсь, что без надлежащей господдержки опять будет потеряно время.

– То есть идею построить кремниевый завод на родине не оставляете?

– Не оставляем. [За счет производства кремния наш] регион, который сегодня убыточен, может быть профицитным.

– А казахский завод забыт, с ним покончено?

– Он работает, но он в ужасном состоянии. И второй завод стоит – «Биохим», он наполовину разграблен. Мы работаем в юридической плоскости по возврату наших активов.

– И есть надежда?

– Однозначно. Мы либо деньги вернем, либо активы.

– А вы что больше хотите: деньги или заводы?

– Сейчас уже деньги. Нам по существу завод этот [кремниевый] не нужен. Мы построим новый, зная ошибки, недостатки. Есть два патента, и подали еще на восемь работ с Горным университетом – будем делать вместе.

– Какие шансы в России построить завод? Вы же по-прежнему не можете экологов пройти.

– А мы их еще и не проходили. Документов раздела ОВОС (оценка воздействия на окружающую среду) нет, мы еще место не выбрали. Начнем разработку базового проекта вместе с ОВОС. Покажем, что предприятие не делает никаких выбросов. В силу того что это металлургический процесс, а не химический, то и нет выбросов. Простой процесс горения – такой же, когда шашлык жаришь, только там еще дым есть, а здесь и дым утилизируется [вещества, которые в нем].

– Сколько денег вы хотите с Казахстана получить, вы же уже посчитали?

– Посчитали, но я в прессе не хочу озвучивать.

– Давайте по-другому: на что вам хватит этих денег?

– Хватит, чтобы построить новый кремниевый завод в России. Хватит на то, чтобы своей долей войти в строительство завода по глубокой переработке зерна.

– Планируете увеличивать в «Титане» долю агронаправления?

– Да, за счет глубокой переработки зерна – это и есть дальнейшее развитие агрокомплекса. Казахский «Биохим» – прототип завода, который мы должны в Омске построить. Это даст стране клейковину, высокобелковый концентрат, целый набор аминокислот, лизин и биоэтанол.

– Во сколько оцениваете инвестиции в новый «Биохим»?

– От 24 млрд до 34 млрд руб. Это даст стране клейковину, высокобелковый концентрат, целый набор аминокислот, лизин и биоэтанол. Сегодня Минсельхоз говорит о необходимости построить 10–12 таких заводов в районах России, удаленных от портов и крупных железнодорожных узлов. Долгая транспортировка зерна утяжеляет экономику. Омск, кстати, находится в самом центре страны. Здесь можно перерабатывать 1 млн т зерна. Либо государство готовит инфраструктуру под это дело – а это на уровне 10 млрд руб., – либо дают нам по нашей схеме освобождение от налогов, и мы привлечем средства, сами построим, возьмем на себя риски.

В Омской области мы производим 3–3,5 млн т зерна, а можем легко поднять 6 млн т. Но их не надо экспортировать, их надо перерабатывать внутри. Например, стеариновая кислота сегодня импортируется в Россию. Один-единственный производитель стеариновой кислоты в стране – его продукции не хватает. Стеариновая кислота может производиться из жиров растительных масел, а может и из синтетики. Давайте дадим возможность сельскому хозяйству производить продукцию на внутренний рынок. Целый спектр, необходимый и для фармацевтики, и для животноводства, и т. д.

Возможно, что мы на своем микроуровне не видим того, что происходит на макроуровне. Но микроуровень в нашем случае – это системообразующее производство, это целый регион – Омская область. И я вижу, как в сложившейся системе координат Омская область просаживается по сравнению с другими регионами. Из Омской области, например, начинается миграция населения в более успешные регионы, а Омск постепенно становится городом пенсионеров. Территорию Омской области могут ждать катастрофические экономические последствия. А потом что? Вводить какие-то специальные экономические режимы? Зачем, если есть хорошие наработки, хороший потенциал для роста.